Анализ рассказа О’Генри «Последний лист. «Последний лист», художественный анализ рассказа О.Генри Философская идея новеллы последний лист

Последний лист

В небольшом квартале к западу от Вашингтон-сквера улицы перепутались и переломались в короткие полоски, именуемые проездами. Эти проезды образуют странные углы и кривые линии. Одна улица там даже пересекает самое себя раза два. Некоему художнику удалось открыть весьма ценное свойство этой улицы. Предположим, сборщик из магазина со счетом за краски, бумагу и холст повстречает там самого себя, идущего восвояси, не получив ни единого цента по счету!

И вот люди искусства набрели на своеобразный квартал Гринич-Виллидж в поисках окон, выходящих на север, кровель ХVIII столетия, голландских мансард и дешевой квартирной платы. Затем они перевезли туда с Шестой авеню несколько оловянных кружек и одну-две жаровни и основали «колонию».

Студия Сью и Джонси помещалась наверху трехэтажного кирпичного дома. Джонси – уменьшительное от Джоанны. Одна приехала из штата Мэйн, другая из Калифорнии. Они познакомились за табльдотом одного ресторанчика на Вольмой улице и нашли, что их взгляды на искусство, цикорный салат и модные рукава вполне совпадают. В результате и возникла общая студия.

Это было в мае. В ноябре неприветливый чужак, которого доктора именуют Пневмонией, незримо разгуливал по колонии, касаясь то одного, то другого своими ледяными пальцами. По Восточной стороне этот душегуб шагал смело, поражая десятки жертв, но здесь, в лабиринте узких, поросших мохом переулков, он плелся нога за нагу.

Господина Пневмонию никак нельзя было назвать галантным старым джентльменом. Миниатюрная девушка, малокровная от калифорнийских зефиров, едва ли могла считаться достойным противником для дюжего старого тупицы с красными кулачищами и одышкой. Однако он свалил ее с ног, и Джонси лежала неподвижно на крашеной железной кровати, глядя сквозь мелкий переплет голландского окна на глухую стену соседнего кирпичного дома.

Однажды утром озабоченный доктор одним движением косматых седых бровей вызвал Сью в коридор.

– У нее один шанс… ну, скажем, против десяти, – сказал он, стряхивая ртуть в термометре. – И то, если она сама захочет жить. Вся наша фармакопея теряет смысл, когда люди начинают действовать в интересах гробовщика. Ваша маленькая барышня решила, что ей уже не поправиться. О чем она думает?

– Ей… ей хотелось написать красками Неаполитанский залив.

– Красками? Чепуха! Нет ли у нее на душе чего-нибудь такого, о чем действительно стоило бы думать, например, мужчины?

– Ну, тогда она просто ослабла, – решил доктор. – Я сделаю все, что буду в силах сделать как представитель науки. Но когда мой поциент начинает считать кареты в своей похоронной процессии, я скидываю пятьдесят процентов с целебной силы лекарств. Если вы сумеете добиться, чтобы она хоть раз спросила, какого фасона рукава будут носить этой зимой, я вам ручаюсь, что у нее будет один шанс из пяти, вместо одного из десяти.

После того как доктор ушел, Сью выбежала в мастерскую и плакала в японскую бумажную салфеточку до тех пор, пока та не размокла окончательно. Потом она храбро вошла в комнату Джонси с чертежной доской, насвистывая рэгтайм.

Джонси лежала, повернувшись лицом к окну, едва заметная под одеялами. Сью перестала насвистывать, думая, что Джонси уснула.

Она пристроила доску и начала рисунок тушью к журнальному рассказу. Для молодых художников путь в Искусство бывает вымощен иллюстрациями к журнальным рассказам, которыми молодые авторы мостят себе путь в Литературу.

Набрасывая для рассказа фигуру ковбоя из Айдахо в элегантных бриджах и с моноклем в глазу, Сью услышала тихий шепот, повторившийся несколько раз. Она торопливо подошла к кровати. Глаза Джонси были широко открыты. Она смотрела в окно и считала – считала в обратном порядке.

– Двенадцать, – произнесла она, и немного погодя: – одиннадцать, – а потом: – «десять» и «девять», а потом: – «восемь» и «семь» – почти одновременно.

Сью посмотрела в окно. Что там было считать? Был виден только пустой, унылый двор и глухая стена кирпичного дома в двадцати шагах. Старый-старый плющ с узловатым, подгнившим у корней стволом заплел до половины кирпичную стену. Холодное дыхание осени сорвало листья с лозы, и оголенные скелеты ветвей цеплялись за осыпающиеся кирпичи.

– Что там такое, милая? – спросила Сью.

– Шесть, – едва слышно ответила Джонси. – Теперь они облетают гораздо быстрее. Три дня назад их было почти сто. Голова кружилась считать. А теперь это легко. Вот и еще один полетел. Теперь осталось только пять.

– Чего пять, милая? Скажи своей Сьюди.

– Листьев. На плюще. Когда упадет последний лист, я умру. Я это знаю уже три дня. Разве доктор не сказал тебе?

– Первый раз слышу такую глупость! – с великолепным презрением отпарировала Сью. – Какое отношение могут иметь листья на старом плюще к тому, что ты поправишься? А ты еще так любила этот плющ, гадкая девочка! Не будь глупышкой. Да ведь еще сегодня доктор говорил мне, что ты скоро выздоровеешь… позволь, как же это он сказал?.. что у тебя десять шансов против одного. А ведь это не меньше, чем у каждого из нас здесь в Нью-Йорке, когда едешь в трамвае или идешь мимо нового дома. Попробуй съесть немножко бульона и дай твоей Сьюди закончить рисунок, чтобы она могла сбыть его редактору и купить вина для своей больной девочки и свиных котлет для себя.

– Вина тебе покупать больше не надо, – отвечала Джонси, пристально глядя в окно. – Вот и еще один полетел. Нет, бульона я не хочу. Значит, остается всего четыре. Я хочу видеть, как упадет последний лист. Тогда умру и я.

– Джонси, милая, – сказала Сью, наклоняясь над ней, – обещаешь ты мне не открывать глаз и не глядеть в окно, пока я не кончу работать? Я должна сдать иллюстрацию завтра. Мне нужен свет, а то я спустила бы штору.

– Разве ты не можешь рисовать в другой комнате? – холодно спросила Джонси.

– Мне бы хотелось посидеть с тобой, – сказала Сью. – А кроме того, я не желаю, чтобы ты глядела на эти дурацкие листья.

– Скажи мне, когда кончишь, – закрывая глаза, произнесла Джонси, бледная и неподвижная, как поверженная статуя, – потому что мне хочется видеть, как упадет последний лист. Я устала ждать. Я устала думать. Мне хочется освободиться от всего, что меня держит, – лететь, лететь все ниже и ниже, как один из этих бедных, усталых листьев.

– Постарайся уснуть, – сказала Сью. – Мне надо позвать Бермана, я хочу писать с него золотоискателя-отшельника. Я самое большее на минутку. Смотри же, не шевелись, пока я не приду.

В сборнике рассказов «Горящий светильник».

Энциклопедичный YouTube

1 / 2

✪ Последний ЛИСТ. О. Генри

✪ Последний лист (О. Генри) / Рассказ

Субтитры

Друзья, если у вас нет возможности читать новеллу О. Генри «Последний лист», смотрите это видео. Это история о самопожертвовании ради другого человека. Написал новеллу О. Генри в 1907 году. События происходят в Нью- Йорке в тот же период. Итак… В одном из дешёвых кварталов две девушки-художницы снимали студию. Они жили наверху трёхэтажного кирпичного дома. Девчонок звали Сью и Джонси. Дело было в ноябре. По городу вовсю гуляла пневмония. И одна из девчонок – Джонси – стала её жёртвой. Она неподвижно лежала на кровати и ждала своей смерти. Она тупо смотрела в окно на глухую стену соседнего кирпичного дома. Однажды доктор сказал Сью, что у Джонси один шанс из десяти, чтобы остаться в живых. - И то, если она сама захочет бороться за жизнь. А она, видимо, уже смирились. Сью подошла к подруге. Глядя на стену из окна, Джонси что-то считала в обратном порядке. - Что ты считаешь? – спросила Сью. - Листья плюща на стене дома. Их с каждым днём становится всё меньше. Три дня назад их было около сотни. А сейчас всего шесть. О, уже пять. Когда упадёт последний лист, я умру, - ответила Джонси. Сью попросила Джонси поспать, а сама спустилась на первый этаж к старику-художнику Берману. Берман был самым обычным неудачником. Его работы не покупали. Он как мог подрабатывал, чтобы себя прокормить. Всё твердил, что скоро напишет свой шедевр. Много бухал. Сью зашла к нему, чтобы попросить его попозировать для её картины. Она рассказала о мыслях Джонси насчёт последнего листа плюща. - Боже, какой бред, - сказал он. – Не хочу сегодня для вас позировать. Давайте другим разом. Сью расстроилась. - Ладно, идёмте к вам, - сказал старик. Они поднялись. Джонси спала. Взглянули через окно на стену и увидели, что дело плохо. На улице шёл дождь со снегом. Было очень холодно. Утром проснулась Джонси и сразу посмотрела в окно. После вчерашней погоды на кирпичной стене виднелся один лист плюща. Он храбро держался на ветке. - Ну ничего, - сказала Джонси. – К следующему утру тебя точно не будет. И тогда я умру. Но и на следующее утро лист плюща держался. Тогда Джонси поняла, что если лист плюща так держится за свою жизнь, то и она должна бороться. Когда пришёл доктор, то сказал, что шансы на выздоровление Джонси пятьдесят на пятьдесят. - А вот у вашего соседа снизу шансов вообще нет. У него тоже воспаление лёгких. Он старик, потому у него надежды нет. На следующий день доктор осмотрел Джонси и сказал, что она вне опасности. А вечером Сью рассказала подруге, что старик Берман умер. - Два дня назад его нашли в комнате промокшим насквозь и очень холодным. Посмотри в окно, дорогая. Тебя разве не удивило, что последний лист плюща не дрожит на ветру? Берман нарисовал этот лист. Он всё-таки смог написать свой шедевр. Вот такая история, друзья!

Сюжет

В маленьком квартале в районе Гринвич-Виллидж в одном из трёхэтажных домов живут две молодые художницы Сью и Джонси. Джонси заболела воспалением лёгких и находится на грани смерти. За окном её комнаты с плюща облетают листья. Джонси твёрдо уверена, что когда с дерева упадёт последний лист, она умрёт. Сью пытается уговорить подругу избавиться от пессимистических мыслей.

В том же доме в нижнем этаже живёт шестидесятилетний неудачливый художник по имени Берман, который из года в год мечтает изобразить шедевр, но даже не предпринимает попытки приступить к воплощению своей мечты. Сью приходит к старику Берману с просьбой позировать ей для своей картины и рассказывает о болезни подруги и её глупом предубеждении, что вызывает у старого художника лишь насмешку над подобного рода дурацкими фантазиями:

По окончанию беседы молодая художница и её новоиспечённый натурщик отправляются вверх по лестнице в студию Сью и Джонси.

Ночь выдалась ветреной и дождливой. На другое утро больная потребовала открыть занавеску, чтобы увидеть, сколько листьев осталось на плюще. После ненастной погоды на фоне кирпичной стены виднелся последний лист. Джонси была уверена что скоро он опадёт и тогда она погибнет.

В течение наступившего дня и ночи лист всё ещё продолжал висеть на ветке. К удивлению молодых женщин, лист оставался на месте и на следующее утро. Это убеждает Джонси в том, что она согрешила, желая себе смерти и возвращает ей волю к жизни.

Днём пришёл доктор и сказал, что шансы Джонси на выздоровление равны. После он сообщил, что должен навестить ещё одного больного по фамилии Берман, - старик очень слаб, а форма болезни тяжёлая. На следующий день доктор констатировал полное выздоровление Джонси. В тот же вечер Сью рассказала приятельнице, что старик Берман умер в больнице от пневмонии:

Последний лист

В небольшом квартале к западу от Вашингтон-сквера улицы перепутались и переломались в короткие полоски, именуемые проездами. Эти проезды образуют странные углы и кривые линии. Одна улица там даже пересекает самое себя раза два. Некоему художнику удалось открыть весьма ценное свойство этой улицы. Предположим, сборщик из магазина со счетом за краски, бумагу и холст повстречает там самого себя, идущего восвояси, не получив ни единого цента по счету!

И вот люди искусства набрели на своеобразный квартал Гринич-Виллидж в поисках окон, выходящих на север, кровель ХVIII столетия, голландских мансард и дешевой квартирной платы. Затем они перевезли туда с Шестой авеню несколько оловянных кружек и одну-две жаровни и основали «колонию».

Студия Сью и Джонси помещалась наверху трехэтажного кирпичного дома. Джонси – уменьшительное от Джоанны. Одна приехала из штата Мэйн, другая из Калифорнии. Они познакомились за табльдотом одного ресторанчика на Вольмой улице и нашли, что их взгляды на искусство, цикорный салат и модные рукава вполне совпадают. В результате и возникла общая студия.

Это было в мае. В ноябре неприветливый чужак, которого доктора именуют Пневмонией, незримо разгуливал по колонии, касаясь то одного, то другого своими ледяными пальцами. По Восточной стороне этот душегуб шагал смело, поражая десятки жертв, но здесь, в лабиринте узких, поросших мохом переулков, он плелся нога за нагу.

Господина Пневмонию никак нельзя было назвать галантным старым джентльменом. Миниатюрная девушка, малокровная от калифорнийских зефиров, едва ли могла считаться достойным противником для дюжего старого тупицы с красными кулачищами и одышкой. Однако он свалил ее с ног, и Джонси лежала неподвижно на крашеной железной кровати, глядя сквозь мелкий переплет голландского окна на глухую стену соседнего кирпичного дома.

Однажды утром озабоченный доктор одним движением косматых седых бровей вызвал Сью в коридор.

– У нее один шанс… ну, скажем, против десяти, – сказал он, стряхивая ртуть в термометре. – И то, если она сама захочет жить. Вся наша фармакопея теряет смысл, когда люди начинают действовать в интересах гробовщика. Ваша маленькая барышня решила, что ей уже не поправиться. О чем она думает?

– Ей… ей хотелось написать красками Неаполитанский залив.

– Красками? Чепуха! Нет ли у нее на душе чего-нибудь такого, о чем действительно стоило бы думать, например, мужчины?

– Ну, тогда она просто ослабла, – решил доктор. – Я сделаю все, что буду в силах сделать как представитель науки. Но когда мой поциент начинает считать кареты в своей похоронной процессии, я скидываю пятьдесят процентов с целебной силы лекарств. Если вы сумеете добиться, чтобы она хоть раз спросила, какого фасона рукава будут носить этой зимой, я вам ручаюсь, что у нее будет один шанс из пяти, вместо одного из десяти.

После того как доктор ушел, Сью выбежала в мастерскую и плакала в японскую бумажную салфеточку до тех пор, пока та не размокла окончательно. Потом она храбро вошла в комнату Джонси с чертежной доской, насвистывая рэгтайм.

Джонси лежала, повернувшись лицом к окну, едва заметная под одеялами. Сью перестала насвистывать, думая, что Джонси уснула.

Она пристроила доску и начала рисунок тушью к журнальному рассказу. Для молодых художников путь в Искусство бывает вымощен иллюстрациями к журнальным рассказам, которыми молодые авторы мостят себе путь в Литературу.

Набрасывая для рассказа фигуру ковбоя из Айдахо в элегантных бриджах и с моноклем в глазу, Сью услышала тихий шепот, повторившийся несколько раз. Она торопливо подошла к кровати. Глаза Джонси были широко открыты. Она смотрела в окно и считала – считала в обратном порядке.

– Двенадцать, – произнесла она, и немного погодя: – одиннадцать, – а потом: – «десять» и «девять», а потом: – «восемь» и «семь» – почти одновременно.

Сью посмотрела в окно. Что там было считать? Был виден только пустой, унылый двор и глухая стена кирпичного дома в двадцати шагах. Старый-старый плющ с узловатым, подгнившим у корней стволом заплел до половины кирпичную стену. Холодное дыхание осени сорвало листья с лозы, и оголенные скелеты ветвей цеплялись за осыпающиеся кирпичи.

Квартал Гринич-Виллидж стал приютом для людей искусства, которых привлекли в нём старинные кровли, голландские мансарды и дешёвая квартирная плата.

Студия Сью и Джонси (Джоанны) находилась наверху трёхэтажного кирпичного дома. Встретившиеся в мае, в ресторанчике на Восьмой улице девушки обнаружили, что у них много общего и решили работать вместе. В ноябре в квартал пришёл чужак по имени Пневмония. Он свалил с ног крохотную, малокровную Джоанну.

Однажды утром лечащий врач девушки вызвал Сью в коридор и сказал, что больная слишком ослабла. По мнению доктора, если Джонси в ближайшее время не найдёт, ради чего стоит жить, то её шансы на выздоровление не будут равняться даже один к десяти. Поплакав в одиночестве, Сью вошла в комнату, где лежала Джоанна, и начала рисовать. Внезапно она услышала тихий шёпот: подруга в обратном порядке считала листья, отлетающие с цепляющегося за кирпичную стену соседнего дома плюща. Три дня назад их было почти сто; сейчас осталось пять. Джонси считает, что когда упадёт последний лист, она умрёт. Сью просит её съесть бульона и дать ей закончить рисунок, чтобы купить вина и свиных котлет. Джонси не хочет вина. Она мечтает увидеть, как упадёт последний лист.

Сью просит подругу закрыть глаза, чтобы дать ей возможность закончить работу, и отправляется за Берманом (старым художником, живущим этажом ниже), с которого хочет писать золотоискателя-отшельника. Она делится с пьяным неудачником глупыми фантазиями Джонси. Берман выходит из себя.

На следующее утро Джонси просит поднять штору. Сью с удивлением смотрит на последний лист, оставшийся на плюще после дождливой, ветреной ночи. Весь день больная ждёт, когда он упадёт. Ночью снова идёт дождь и дует северный ветер. На рассвете девушки обнаруживают лист плюща всё на том же месте. Джонси раскаивается в том, что желала смерти. Она просит Сью дать ей бульон и молоко с портвейном. Пришедший днём доктор говорит, что шансы на выздоровление стали равными. При хорошем уходе Джонси должна поправиться. Он же сообщает Сью о воспалении лёгких у Бермана. Для него надежды нет никакой. Старого художника отправляют в больницу. На следующий день Джонси оказывается вне опасности. Берман умирает. Сью рассказывает подруге о том, что последний лист был нарисован старым художником.

• «Последний лист», художественный анализ рассказа О.Генри
• «Дары волхвов», художественный анализ рассказа О.Генри
• «Дары волхвов», краткое содержание рассказа О.Генри
• О. Генри, краткая биография
• «Зелёная дверь», анализ новеллы О. Генри

Рассказ «Последний лист» впервые увидел свет в 1907-м году в сборнике «Горящий светильник». Как и большинство произведений О.Генри он относится к жанру «коротких рассказов» с неожиданной концовкой.

Название произведения – символический образ ускользающей жизни . Последний лист на плюще, цепляющемся за кирпичную стену соседнего дома, становится для больной пневмонией Джоанны (Джонси) временной точкой отсчёта её смерти. Уставшая от физических страданий девушка, придумывает себе примету, позволяющую надеяться на покой («Я устала ждать. Я устала думать. Мне хочется освободиться от всего, что меня держит» ), под которым она, вопреки здравому смыслу, понимает не выздоровление, а смерть.

Психологический настрой Джонси расценивается лечащим врачом как гибельный. Доктор объясняет подруге умирающей девушки Сью, что она должна цепляться за жизнь (совсем как плющ за стену дома), в противном случае её шансы не будут равняться даже один к десяти. Врач (как представитель реалистической профессии) предлагает в качестве смысла жизни – любовь к мужчине. Сью (как человека искусства) удивляет такой выбор. Ей более понятна мечта Джоанны написать красками Неаполитанский залив (об этом больная говорит до тех пор, пока ей не становится хуже, и к этому же возвращается сразу же, как только чувствует себя лучше).

Животворящая сила искусства становится основной идеей рассказа как на уровне частных желаний больной Джоанны, так и общего сюжетного смысла: мечтающий всю жизнь о настоящем шедевре старый, давно уже спившийся художник Берман создаёт изображение, имеющее высшую ценность, изображение, выходящее за рамки искусства, поскольку оно становится самой жизнью. В свою работу старик вкладывает не только талант, но и здоровье: работая под северным порывистым ветром и дождём, он заболевает воспалением лёгких и умирает, даже не дождавшись полного выздоровления Джоанны.

Искусственный (не настоящий) лист оказывается нарисован так искусно, что первое время никто распознаёт в нём подделки. «Тёмнозелёный у стебелька, но тронутый по зубчатым краям желтизной тления и распада» он обманывает не только больную Джонси, но и здоровую Сью. Чудо, созданное руками человека, заставляет девушку поверить в свои жизненные силы, устыдится малодушного желания смерти. Видя, насколько храбро держится последний лист на плюще, Джоанна понимает, что она должна быть сильнее маленького растения: теперь она уже видит в нём не приближающуюся смерть, а несгибаемую жизнь.

Главные герои романа – Сью, Джонси и Берман – становятся воплощением лучших человеческих качеств: любви, заботы, терпения, умения пожертвовать собой ради другого. Похожий одновременно на Моисея, Микеланджело, сатира и гнома Берман воспринимает себя «сторожевым псом» молодых художниц и без малейшей тени сомнения ввязывается в авантюру, стоившую ему жизни. Примечательно, что Джоанну старый художник знает всего несколько месяцев: девушки открывают свою студию в мае, в ноябре Дожанна заболевает пневмонией.

Заботящаяся о больной художнице Сью – работающая ради того, чтобы было, чем её накормить; готовящая для неё куриные бульоны; старающаяся поддержать в ней боевой дух – на первый взгляд, не относится к числу лучших подруг Джоанны. С последней она знакомится случайно и решает работать вместе на основании таких общих интересов как взгляды на искусство, цикорный салат и модные рукава. Для большинства людей эти три позиции вряд ли стали бы основополагающими при принятии решения жить и работать вместе, но для людей искусства в них заключается почти всё: общая художественная цель (духовное родство), одинаковые вкусы в еде (физическое родство), похожий взгляд на моду (единое понимание мира).

Художественное пространство рассказа – запутанное и изломанное, повторяющее само себя несколько раз – замыкает внутри себя происходящие события и отзеркаливает их на примере судеб Джоанны и Бермана (последний выходит за рамки окна, вторгается в реальность, меняет её и умирает вместо смотрящей в окно девушки).

• «Последний лист», краткое содержание рассказа О.Генри
• «Дары волхвов», художественный анализ рассказа О.Генри
• «Дары волхвов», краткое содержание рассказа О.Генри